На пограничье первовещества (о книге стихов Андрея Нитченко "Водомер")

А ПОГРАНИЧЬЕ ПЕРВОВЕЩЕСТВА
Лишь сам поэт Андрей Нитченко знает,
куда направится дальше его водомер

Книгу автора, отмеченного какой-нибудь из множащихся ныне литературных премий, невольно читаешь иначе других. Приходится прилагать дополнительные усилия, чтобы не превратить обычное читательское «кто ты?» в чуть ли не соперническое «а кто ты такой?». Награду же 22-летний Андрей Нитченко из Республики Коми в прошлом году получил уже вторую: к Гран-при «Илья-премии», врученной ему в 2004 году фондом памяти рано и случайно ушедшего из жизни московского поэта Ильи Тюрина, прибавилось лауреатство в номинации «литература духовного поиска» независимой общероссийской премии «Дебют».

Однако первая книга Андрея «Водомер», вышедшая опять же в прошлом году всего лишь полутысячным тиражом в серии лауреатов той же «Илья-премии», вполне достойна разговора сама по себе, без отвлечения на рассуждения о случайностях и закономерностях попадания или непопадания в столичные литературные тусовки.

Ты ли бежишь над собственным отраженьем,
или оно над тобой с той стороны?
Может, не отраженьем звать – притяженьем?
Тонкой преградой разъединены.

Стоя на берегу, с той стороны увижу
контуры облаков, ивы, себя чуть-чуть.
Но не смогу ступить, там повториться. Ты же
вечен, малыш, стоит перевернуть

точно часы, если иссякнет лето,
маленький пруд с ряской у берегов.
Так потечёт назад жизнь твоя незаметно
до наступления холодов…

В загадочное пограничье двух первовеществ, воды и воздуха, Андрей, безусловно, всмотрелся отнюдь не первым. Однако сходство совокупности надводного мира и его отражения с песочными часами, которое совершенно по-новому соединяет пространство и время, похоже, углядел только он. И дальше совершенно естественно следует: «…Место в лесу, странное место снится,/ где обитателям некуда умереть…». И незаметен миг, когда, отбегая от упавшей с неба или с камышового листа капли, маленький водомер соприкасается со своим собратом-жучком и меняется с ним отражениями.

Открытый читателю в первом и заглавном стихотворении книги, этот перевертыш тут же воспроизводится в следующем: обращаясь к своему телу с просьбой отпустить его, «как дом отпускает гостей», лирический герой Андрея не может разобрать, «кто водой отражаемый, кто отраженье в воде». Или чуть дальше: «Открыв мои глаза, деревья стали/ свидетелями собственного сна…». Эти зеркальные повторы возводят отдельную находку в эстетический принцип, что и подтверждают дневниковые заметки автора, составившие последний раздел книги. «…Я перестаю различать, вверх или вниз идет снег за окном…». Или: «Я – зеркало речи…».

В тех же записях немало и других перекличек со стихами. «Я беру морской камешек и представляю, что не было и нет ничего и нигде в мире, кроме меня и его. И в него вмешается все мое чувство беспредельности, все знание о мире…». А в стихотворной части – целый раздел «Камни». «…Весь словарь обретается здесь:/ вот вкрапление, выступ – без них/ речи не опознаешь…».

Или наоборот: в той же части после уже упомянутой просьбы к телу об отпуске в следующем стихотворении снова: «Почему я чую по ночам,/ будто бы пытаюсь встать из тела?…». А в другом: «Смерть – это как/в детстве отъезд из деревни…» – и дальше целый перечень реальных узнаваемых с детства примет: выгон, сад, школа за поворотом, колодец с ледяной водой, кусты черной смородины, лай собак… В дневнике же – ответ на вопрос (заданный самому себе?) «Часто ли вы думаете о смерти?»: «Настолько часто, насколько я думаю вообще. Дело в том, что ее сознание – основа любой сколь-нибудь глубокой мысли…». Если это – мальчуковые игры с огнем, следы подростковых мыслей о суициде или спокойные размышления и вправду рано повзрослевшего человека, пусть их. Однако не приведи Господь, если – зернышки идеи-фикс, от которой поэтические юноши время от времени пополняют скорбные поминальные списки…

Последнее, впрочем, менее вероятно. Уж очень жизнелюбивые открытия (из дневника: «стих-отворение») рассыпаны по стихам: ладони обожжены осенним листом; гора «ягненком уткнулась туче в живот», огонек свечи бьется с темнотой, словно маленький фехтовальщик; поливальные машины вальсируют на рассвете; ветер, запоминая, ощупывает лицо «слепой пятерней»; «набегающие гласные» гудят; «…береза зябнет, как без варежки рука…». И по той же осени: «…с удивленьем я смотрю на всех:/ как чисто все! Как Богу удались мы!…».

Ангел снилось за мной пришел и сказал пора
Ну пора так пора говорю тебе видней
Он крылом меня обнял укрыло тепло пера
Запах чабреца дух яблока гул морей

В голове поплыл и покой набежал летим
Несказанно легко но проснуться хотелось мне
Потому что весь путь я слышу как на земле
Кто-то плачет и спорит с ним.

С другой стороны, эти находки именно рассыпаны. И многие стихи – как дневниковые записи впечатлений или те же камешки: каждый из них – и вправду образ, но цельного поэтического мира пока что нет. А вариантов насчет того, кто именно плачет и спорит с ангелом, похоже, немного. Иной раз лирический герой Андрея ощущает, что в городе, который кажется ему собственной комнатой, он знаком с любым человеком. Однако хоть сколько-нибудь персонифицируются в его стихах только мама («…и мать засыпает с лицом изумленным…»), любимая («…и у любимой волосы тесны,/ в них руки, будто дети в темноте…») и почему-то Юлий Цезарь. Так что собственноручно записанное поэтом в дневник правило («не любишь человека – не говори о нем») позволяет предполагать в этом герое некую последовательную мизантропию. Он и римскому императору в его смертный день, советуя не спешить в Сенат, а задержаться и посмотреть, как хороша округа, играючи напоминает: «…В небе, Цезарь, нету/ никакого зла./ Ни в луче, ни в древе,/ ни в свече цветка,/ в человечьи двери/ не войдешь пока…».

Игра эта, впрочем, подобно некоторым другим стихотворениям «Водомера», весьма походит на упражнения студента-филолога, которым еще не так давно был Андрей. Тут и не слишком скрываемые цитаты («Вот дом, который не достроил Джек./ Так и стоит один во всей вселенной…»), напоминающие легкую дань постмодернизму, и форма, наводящая на мысль об увлечении, как водится, Бродским, и тут же, рядом – свидетельствующая о способности следовать традиционной силлабо-тонике…

А что же премии? Конечно, подтверждение несомненного таланта. Возможно – попытка причислить его многообещающего обладателя к одной из тех же столичных литературных тусовок. Насколько серьезно отнесется Андрей к такому причислению, в каком из направлений заскользит дальше его вечно живой водомер, покажет время, отмеряемое все теми же песочными часами, объединяющими разные доли и измерения пространства.

Андрей РАСТОРГУЕВ.

Андрей Нитченко. Водомер. Стихи, записные книжки. Составление и предисловие Юрия Беликова. – М.: Алгоритм, 2005.

08,09.2006

К списку

Создание сайта