 |
 |
 |
 |
 |
 |
 |
 |
 |
 |
 |
 |
 |
 |
 |
 |
Перемена состояния (о книге стихов Татьяны Четвериковой "После лета")  ЕРЕМЕНА СОСТОЯНИЯПосле лета – это, конечно, осень. Понятно, что, называя так свою книгу, Татьяна Четверикова имеет в виду отнюдь не календарь, а определенное время человеческой жизни. Точнее, своей собственной жизни – а потом уже вообще человеческой. И на пороге этого времени, входя в «просторный мир нагретых сосен», признается в страстном нежелании прибегать к напрашивающейся далее рифме. Хотя, осознавая ее неизбежность, заранее настраивается: «Как сумею, так переживу…». Стараясь задержаться на этом пороге, поэт, словно нелепый жираф, тянется назад, «к старой дружбе и теплу». Ей кажется, что это август, как почти тридцать лет назад, плачет, «не отпуская ни в какую». А новое «чудо снегопада/ чистый усмиряющий покров» обнадеживает возвращением прежних чувств и ожиданий: «…И если только город полночью/ Накроет снега пелена,/ Я буду нежностью девчоночьей/ И тихой радостью полна…». Однако не зря говорят: почудилось… Рассеивается самообман, и наяву оказывается, что «К любви предрасположенность и к чуду,/ Как облачко, исчезло в синеве…». И что город, на окраине которого совсем по-деревенски бабушка зазывала извалявшихся в снегу внуков погреться у печи, «все растет. И нет уже у дочери/ Ни рифм таких в стихах, и ни любви такой». А постаревшая мама – «теперь ребенок./ Капризный, резкий, злой и путающий дни…», и верная своему долгу автор, вдруг постигшая всю его тяжесть, с ужасом обнаруживает в себе способность вымолвить, казалось бы, кощунственное: «Господи, дай ей легко… умереть…». В такие минуты видится, что «Время сжигает в небесных печах/ Все без остатка…» и в жизни «Не держат ни любовь, ни дело – / Одна зола, одна зола!». И даже «особой породы врачи/ Их тихие речи,.. воды и травы» не помогают. Однако и это – лишь состояние. И вот уже снова находится оправдание пожизненной привязанности к стихосложению – ведь и «Звезда с звездою говорит,/ Душа с душою – говорит,/ Не объясняется на жестах». И, может быть, последующий суд окажется не столь уж страшен, «И те, кто так меня лелеял,/ В свой срок в небесные аллеи/ Меня по-дружески введут…». Поэт и сама не держит на сердце зла – ни на кого, даже на оставившего ее мужчину, с которым по-прежнему продолжает заочный разговор, снова переходя в стихах от душевного соединения, когда еще до звонка распознаешь, кто там за дверью, к равнодушию: «...мы просто соседи,/ по шару земному, по веку…». Но сожаление: «А дочь с твоими же глазами/ Уже не помнит о тебе…» – выдает, что совсем уж заровнять не получилось. Хотя прохладная успокаивающая мудрость все чаще осеняет чело и уста: «…Поймешь, что жизнь пора/ Упрятать глубже, внутрь…/ До глубины такой, седея, дорасти…». Но сердце опять-таки не остыло! И когда «…Придет: живи по благодати./ И дальше некуда бежать…», это «некуда бежать» выдает не только облегченный вздох освобождения от суеты, но и страх замкнутого пространства. А необходимость следовать традиционному набору признаков высокопарной мудрости навевает только скуку. И, хотя чужие стихи о любви, которые несут автору как признанному сэнсею начинающие, уже достали, пишутся собственные про то, как «…не раз телефонная будка/ Спасала двоих, заплутавших в метель…». Тогда появляется и новая надежда – на то, что стихи не зря, ведь «То, что разливает ноосфера,/ Кто-кто должен все же собирать…». И приходят мысли о будущей, следующей жизни, в которой «…я стану/ учителем вечерней школы…». Хотя, чувствует в итоге поэт, и «После лета – продолженье жизни./ Пусть и скрытно, медленно и все же:/ в норках, и в берлогах и в сугробах,/ в старых письмах, новых ожиданьях/ и надеждах – жизнь…». А если так, «…значит, незачем бояться/ после лета…». Андрей РАСТОРГУЕВ, поэт, член Союза писателей России. Четверикова Т. После лета. Новые стихи. – Омск, 2007 г. 03,01.2008 |
