 |
 |
 |
 |
 |
 |
 |
 |
 |
 |
 |
 |
 |
 |
 |
 |
Куда идём под облаками? (предисловие к сборнику стихов Евгения Кузнецова "По белому свету")  УДА ИДЁМ ПОД ОБЛАКАМИ?Нередко представляется так, что романтичное поколение «физиков-лириков» в начале 1960-х вместе с оттепельным воздухом надышалось исключительно эстрадной поэзии – Евтушенко, Вознесенского, Ахмадулиной… Что ж, может, и студент Томского инженерно-строительного института Евгений Кузнецов по юности не миновал их влияния. Другими-то особенностями своей биографии – сочетанием инженерии, науки, преподавания и многолетних занятий альпинизмом – он, что называется, плоть от плоти этого поколения. Если судить по стихам нынешним, да и по самым ярким описаниям природы в его альпинистской прозе, гораздо больше он взял от иного источника – вологодской деревни, где, родившись накануне Великой Отечественной, провёл безотцовское детство. Именно там, мне кажется, можно найти основу многих образов, интонации, отношения к людям и вообще к жизни, свойственных кузнецовским текстам. Хотя наверняка и Сибирь добавила – вместе с хорошей школой в одном из томских литобъединений, которым руководил прекрасный поэт Василий Казанцев. Да и на Урале явно было чему и у кого поучиться. Видимо, именно с тех пор – стремление искать и находить незатёртые созвучия в рифмах. Оттуда – способность к литым, афористичным метафорам, строкам и строфам. В лесу, оказывается, вместо грибов можно набрать «корзину силы». Мечта, что обычно сравнивается с журавлём, предстаёт обычной белкой – но точно так же не даётся в руки. Бессмертным символом становится отцовский военный компас: «Долго иду я по стрелке из детства,/ выну и вижу, как стрелка дрожит…» Ближе к завершению путь, однако, выглядит не столь уж долгим. Куда бóльшим, к примеру, может показаться век нового дома. Впрочем, и он далеко не вечен: «…на счастье построенный нами,/ после счастья чуть-чуть постоит…» Хорошо, что живая память разрешает возвращения: «Неслышная дверца открылась из прожитой дали,/ и вышла душа и в объятия бросилась мне…» А прозвучавший в этой памяти голос уже ушедшего друга обнадёживает: «…Вся космическая округа/ предоставлена нам на века…» И всё-таки непременной опорой для взгляда, устремлённого вверх, остаётся земля: Лёд на реке, и не слышно теченья, и одиноко стучат поезда, и в темноте не найти утешенья, лишь наверху золотая звезда. Но звёздный свет едва ли не отражён: Любили с тобой не зря мы, в самом конце замри: свет от любви незримый в космос идет с Земли… В согласии с русской поэтической традицией, да и всею жизнью природного человека земная округа остаётся неотделима от авторского мироощущения: За окнами грязь, и пространство дождём занавешено, а в доме сияет последний осенний букет. В делах человеческих грязи немало намешано, но в каждой душе неизбежен осенний просвет. Находится здесь место и природе, пересозданной и одухотворённой человеком: «Под сенью Пушкина стихи читались…/ и долго не было на свете зла…» И всё-таки строки, посвящённые самому близкому из оставшихся людей – сестре, возвращают к первоисточнику: «Мы – ветви дерева, что стали ниже/ и ближе, ближе к матушке-земле…» Автор – отнюдь не первый, кто стремится кратко и ёмко подвести итоги своего пребывания в осязаемой ипостаси. И если ориентироваться именно на эту традицию, то среди похожих заметок на полях и обочинах жизненного пути можно найти немало высказываний, философски более глубоких и завершённых. Финал же многих четверостиший, включённых в эту книгу, открыт. Более того, при чтении рукописи не покидало ощущение, что вся она – уникальное собрание стихов сильно начатых, но оборванных на взлёте, на ожидании ещё более сильного продолжения. Разумеется, в этом обрыве можно в очередной раз увидеть правоту старинной истины: стремление к поэтической высоте требует полной самоотдачи. Но стоит ли сожалеть, что Евгений Кузнецов в своё время предпочёл основательное инженерное ремесло писательскому, которое и тогда не сулило верного куска хлеба, а теперь вовсе считается абсолютно частным делом? В конце концов, какой из своих талантов развивать и доводить до профессионального совершенства, каждый из щедро одарённых людей решает сам. Так что лучше снова поразиться неизбывной щедрости, с какой природа рассыпает эти таланты в русском народе. И предположить в такой, на первый взгляд, незаконченности стихов особый замысел автора, который там прямо и говорит читателю: «Попробую, может, попроще/ пожить и послушать…» А потом и в других строчках обнаружить вполне концептуальное утверждение: «…По яркому снегу, по белому свету/ на лыжах к открытому Богу бегу…» Сохранить эту вроде бы безыскусную, однако на деле требующую многих сил и таланта жить открытость сумел далеко не всякий из признанных стихотворцев. Равно как и способность после многих потерь так ответить на вопрос о цели земного пути: «…Куда идём под облаками? / Лишь от любви и до любви…» Андрей Расторгуев, поэт, член Союза писателей России Кузнецов Е.С. По белому свету. - Сборник стихотворений - Екатеринбург: Издательство "АсПУр", 2013. - 80 с. 06,06.2013 |
