Тонкий космос Юрия Казарина

ОНКИЙ КОСМОС ЮРИЯ КАЗАРИНА

В новой книге поэта «Против часовой стрелки…»
слились воедино время и пространство

Поздравительные речи, звучавшие 11 июня в екатеринбургском Литературном квартале в честь поэта, доктора филологических наук, профессора, председателя Екатеринбургского отделения Союза писателей России и «просто настоящего мужика» Юрия Казарина, которому в этот день грянуло полвека, наверняка были искренними. И все-таки от юбилейного чествования остался оттенок досады. И самому Казарину, и его стихам на вечере, который был объявлен творческим, времени явно недостало. А потому новая книжка «Против стрелки часовой…», вышедшая к юбилею в издательстве «Союз писателей» и врученная каждому из участников вечера по его завершении, оказалась весьма кстати. Впрочем, судя по ней же, ощущение неполноты могло возникнуть даже в том случае, если бы автор читал свои стихи все три часа кряду…

Книжку эту хочется закрыть после первого же стихотворения. Чтобы потом, переведя дух и отрешившись от суеты, открыть ее снова. И перечитать это стихотворение. И опять – еще медленнее. И снова закрыть – книжку или глаза – и представить: «…два неба – круглых, одинаковых – несешь в тяжелых ведрах в дом…». И понять, что это действительно так – и так просто. Но чтобы дойти до этого, нужно время и не замутненные поденщиной зрение и слух.

А в стихотворении – всего две строфы. И в других тоже – восемь, двенадцать или немногим более строк. И сама книжка тоненькая – девяносто страниц. Но чтобы прочесть и прочувствовать, и увидеть, как из нескольких горизонтальных строчек или даже нескольких слов вдруг вымахивает к небу и по горизонту огромное пространство, а потом еще и еще раз оглядеть родившуюся округу, стремясь сохранить ее в себе, времени требуется не меньше, чем на иные томики.

Мускул не шевельнется,
жилка не дрогнет на
водах, на дне колодца,
в дереве. Как стена
поле горизонтально
выше небес встает –
знойно, светло, печально.
Ниткою самолет
вышьет исчезновенье
воздуха и всего,
что не возьмет мгновенье
космоса твоего.

Так, не спеша, не по одному разу прочтя несколько стихотворений, ловишь себя на мысли, что каждое из них само по себе – словно отдельная книга. И вдруг натыкаешься на совсем – во всяком случае, по сравнению с предыдущими – простое:
Не гори, картошечка, напрасно –
запекайся золотом в золе:
мне сегодня холодно и ясно,
хорошо и вольно – на земле:
осенью измученная местность,
с большаком в коровьем сургуче,
переходит в чистую словесность,
как дыханье – в иней на плече.

Перевод видимой и осязаемой реальности в речь – что может быть естественнее для профессионального филолога, тем паче облеченного научными степенями и званиями? Однако с поэзией, которую традиционно именуют филологической, сиречь вторичной, его стихи по-прежнему не имеют ничего общего. И дело даже не в уникальных переименованиях и уподоблениях узнаваемых жизненных наблюдений – «…мороз – как череп храма, он громаден…», «…женщина-сосна не бережет заколки…», «…платком пуховым сквозь кольцо – дорога снежная навстречу…» или «…вон по воздушным ухабам озеро в яме везут…». Для Казарина вне слова или хотя бы звука вообще нет ничего:
…Душа моя, разлука,
ты помнишь пустоту:
ни воздуха, ни звука
у вечности во рту…

Сам воздух, по Казарину, возникает только тогда, когда его произносит поэт. И припоминается космически-библейское «В начале было Слово…». И автор не то, чтобы соперничает с Творцом, но сам становится таковым во своей поэтической Вселенной.

В какой немыслимой работе,
без пальца, спицы и петли
твой дух сгущается до плоти,
до сотворения земли,
до содрогания живого –
слюны, вскипающей во рту,
чтобы неслыханное слово
стеснило мыслью пустоту.

Сводя «прямо в музыку молодую мышцы воздуха», сгущая стихотворное тело, Казарин, как и прежде, делает рабочей практически каждую, подчас даже служебную часть речи – или, скорее, сочетая слова, выявляет их самые донные смыслы. Доведенная, возможно, до предела, эта способность поэта обращает время и пространство в единый континуум – то самое «мгновенье космоса», над которым в свое время размышлял Эйнштейн.

…Отсекает вода вертикаль
и со скоростью птичьего взгляда
распускает – как жизнь мою – шаль
снегопада…

Или:
… особенно когда одолеваешь рощу,
как время, сквозь тебя летящее назад.

Не имея каких-либо внешне актуальных, именно нынешних черт, это пространство-время, тем не менее, вполне узнаваемо. И колодец, и земляника, что «усы перекинула через канавку», и «снежная шерсть на окне», и «конская нога живого корневища», и «чуть теплая, большая» страна, что «спит спиной ко мне», и небо, горчащее от сигаретного дыма – все это родное, нашенское. Ведь даже называя слово «Россия» прилагательным «к существительному судьба», Казарин тем самым только освежает ощущение их неразрывной взаимосвязи. И тихо просыпается ночью, «чтобы проплакать в оба горла – тоску страны».

Сознавая свою современность автору, за иными строками прочитываешь и вполне реальные его состояния: «Сердце слабеет. Свет держит его…», «Сердце сжимается – так и ношу этот кулак между миром и мукой…». Так что на том же вечере 11 июня, где и сам поэт, и его друзья отнюдь не таили этих состояний, значение высказанных ему пожеланий чувствовалось очень остро.

А потому, уж если «…всем человеком Бог оправдывает время…» – пусть как можно дольше продлится этот казаринский космос. И как можно дальше окажутся от поэта «два белокрылых мужика», уносящие людей «как глину… на нежилую половину, куда не ходят облака»… Туда, где время отделяется от пространства…

Андрей РАСТОРГУЕВ.

Казарин Юрий. Против стрелки часовой…: Стихотворения. – Екатеринбург: Изд-во «Союз писателей», 2005.

12,06.2005

К списку

Создание сайта